Калейдоскоп фантастики

Съезд забрал у меня все силы. Я впервые посещала подобного рода мероприятие и впервые жила в гостинице. Всюду — в ресторанах, на выставках, на конференциях — было полно народу. Два вечера подряд мы ложились за полночь и вставали раньше семи. Дни были настолько насыщенны событиями, что не оставалось ни минутки свободной: все время куда-то ходили, разговаривали с какими-то людьми, смотрели и слушали. Издатели побуждали Фила писать для них романы, нештатные журналисты из журналов умоляли об интервью, и время от времени какой-нибудь поклонник интересовался, настоящий ли он Филип Дик или самозванец. Кульминацией стало известие, что с Филом желает познакомиться Кэтрин Мур. И хотя я ни имела представления, кто она, но по реакции Фила поняла, что это кто-то значительный. Он несколько минут беседовал с этой важной дамой в холле, во время которой она поведала, что это ее последний съезд. После смерти своего первого мужа она вышла замуж вторично, и ее новый муж не желает иметь ничего общего с этой «научно-фантастической чушью». Фил позже объяснил мне, что супружеская пара — Кэтрин Мур и Генри Кеттнер — совместно создала несколько классических научно-фантастических романов и рассказов.

Я часто сидела в баре, хотя по возрасту пить мне еще не разрешалось, и ждала, когда Фил вернется со встречи с издателем или журналистом. У меня не было карманных денег, но Тим Пауэрс и Норман Спинрад по очереди покупали мне содовую. Как-то раз Фил попросил своего старого друга Дж. Дж. из Бэй Эриа позаботиться обо мне, пока он будет заниматься делами со своим издателем Дэвидом Хартвеллом. Это была плохая идея. Дж. Дж. и две женщины, которые были с ним, взяли меня на одну из вечеринок в гостиничном номере. Какой-то малый читал непристойные стишки, но это еще, что называется, «цветочки». Несколько человек ходили по номеру с трубкой с марихуаной и «волшебными грибами». Через несколько часов я, чуть живая, притащилась в свой номер. Дым от трубки, должно быть, подействовал на меня крайне негативно, хотя я и не сделала ни одной затяжки.

По приезде домой у нас было примерно полчаса на подготовку к важной гостье. Издатель Фила Патрисия Дьюви жила у нас около недели. Я почти ничего не помню из тех дней, потому что была настолько измотана поездкой, что спала большую часть времени. У нас не было денег и почти не было еды. Патриция купила кое-какие продукты и приготовила восхитительный ужин, состоявший из пасты с помидорами и солонины, но я так устала, что даже есть не могла. Фил считал, что мое физическое истощение — результат злоупотребления наркотиками, но это было не так. Мои вредные привычки ограничивались кофе и сигаретами. Я даже спиртное не пила, не считая бокала вина изредка за ужином. Фил то и дело будил меня, что только усугубляло мою крайнюю усталость. Он находился в стадии гиперактивности, поэтому сам почти не спал. Он засиживался далеко за полночь, принимая друзей, а потом поднимался в районе шести. Я была не в состоянии придерживаться такого темпа, даже если бы уже не была измотана.

Да, я принимала лекарство от детской формы эпилепсии, которую переросла к двадцати годам. Визит к врачу подтвердил, что доза была слишком высока, поэтому он сократил ее вполовину. Одним из ингредиентов являлся фенобарбитал — наркотик, от которого, по всей видимости, и накопился слишком высокий уровень токсинов в моем организме. Когда я, наконец, восстановила силы и энергию, то приняла решение больше никогда не принимать этот ужасный препарат. Оставшиеся капсулы я смыла в унитаз. Мы с Филом подозревали, что потустороннее присутствие в нашей квартире тоже внесло свой вклад в мое переутомление. Девушки, снимавшие квартиру до нас, рассказывали о схожих симптомах.

Мы чувствовали себя как в ловушке в нашей квартире и редко покидали ее. У нас не было машины и, кроме того, ни один из нас не умел водить. Но было и еще кое-что, нечто зловещее. Множество странных случаев привело нас к убеждению, а не просто к подозрению, что в квартире водятся привидения. Только что сваренный кофе вдруг становился мерзким на вкус, и приходилось его выливать. Иногда по ночам мы слышали какие-то странные звуки, а утром находили мебель в гостиной передвинутой, хотя ни разу не поймали никаких незваных гостей. Как-то ночью я проснулась около трех от того, что не могу дышать, словно кто-то невидимый сидит у меня на груди. Он был ужасно тяжелым, и я не могла сбросить его с себя, как ни старалась. И позвать на помощь Фила тоже не могла, потому что голос пропал. Когда же я проснулась окончательно, невидимый некто исчез, и я смогла вновь дышать. При свете дня я заключила, что у меня были скрещены на груди руки, я оказалась чересчур напряжена и, таким образом, выдавила воздух из легких. Когда мышцы расслабились, я снова смогла дышать. В другой раз я проснулась на рассвете и обнаружила какую-то душащую меня тень. Она была безликой и имела смутные человеческие очертания. Я попыталась пошевелиться, но оказалась полностью парализованной. Когда утренний свет просочился сквозь оконные шторы, тень медленно растаяла и постепенно перестала сжимать и сдавливать мое горло. Я совершенно уверена, что не душила сама себя во сне, и Фил крепко спал в то время, как это происходило. Шея болела целый день, и было трудно глотать. Однажды ночью мне приснилось, что некто воткнул мне в горло нож, и когда я проснулась и пошла на кухню сварить кофе, то поскользнулась и упала. Затем я снова проснулась и целый день гадала, действительно ли я на этот раз не сплю. Возможно, демоны не могут причинить реальный вред, но могут напугать до чертиков.

У Фила было несколько случаев, когда он просыпался среди ночи, вскакивал с постели и бежал в ванную. Он хотел воды, потому что давился. Порой ему казалось, что он видит какие-то тени, бродящие по квартире ночью, но по-прежнему не находил никого постороннего.

Мы оба страдали от странных недугов. Чувствовали подавленность и симптомы гриппа, включая тошноту и мышечные спазмы. Воздух в спальне делался все более спертым и удушающим, даже когда мы оставляли окно открытым. Несколько раз, когда мы приходили домой с рынка, находили вещи перемещенными. К примеру, журнал, оставленный на столике, оказывался на диване, или книга, до этого стоявшая на полке, лежала открытой на столе. Фил начал оставлять своего рода ловушку или, скорее, детектор, когда мы покидали квартиру. Он брал у меня длинный волос и приклеивал скотчем один конец к двери, а другой к стене. По возвращении мы могли определить по разорванному волоску, что в квартире кто-то был. Так мы узнали, что одна из девушек, живших там до нас, оставила у себя ключ от передней двери. Однако, иногда вещи оказывались передвинутыми, когда она никак не могла быть там, и волос оставался целым. И уж конечно, она не могла прийти ночью, когда мы спали.

Появились какие-то странные запахи, особенно, в спальне с привидениями. Пахло тленом. Большую часть времени нас одолевала усталость.

Как-то вечером, когда мы прилегли вздремнуть, Фил вдруг резко сел в кровати и велел мне встать и выйти из комнаты. Мы пошли на кухню, где он сварил кофе, а я начала готовить ужин. Он объяснил, что какое-то зло пытается заставить нас все время спать, чтобы воздействовать на наше сознание. Он называл это нечто психологическим вампиром — сущность, которая питается нашими жизненными силами и полностью высасывает их. Фил чувствовал подавленность, частично из-за побочных эффектов от лекарства от высокого давления, содержавшего резерпин. Еще его мучили ночные кошмары. Однажды ночью он с криком проснулся и рассказал мне, что ему приснился младенец на сковороде, который выпрыгнул из сковороды прямо в огонь. Эта визуализация клише привела его в ужас, но проанализировав сон, Фил пришел к выводу, что это было предупреждение о попадании из одной опасной ситуации в другую, еще более опасную. В младенце он узнал знакомую женщину, поэтому гадал, она ли представляет для него какую-то опасность. В другом кошмаре Фил пытался не дать парню проглотить целую горсть разноцветных капсул с разными лекарствами. Он обнаружил, что не в состоянии ни шевелиться, ни говорить, поэтому попытался передать молодому человеку свои мысли.

Мы переселились в другую спальню, в которой была светлая, солнечная атмосфера. Это помогло. Спальня с привидениями была превращена в склад для вещей, с которыми мы не знали что делать.

Мы купили подержанный телевизор, который вскоре превратился в средоточие жизни в нашей квартире. Мы даже ели на диване, а не за обеденным столом, чтобы смотреть телевизор. Тим Пауэрс часто приходил к нам на ужин, хотя я и была, должно быть, худшей в мире стряпухой. Он обычно приносил бутылку недорогого, но хорошего калифорнийского вина. Любимым вином Фила было «каберне совиньон», и он говорил, что лучшим годом для этого сорта был 1970-й. Я предпочитаю «pinot noir». Тим, бывало, рисовал на наших бумажных салфетках фломастером, и это было довольно талантливо. Я понятия не имела в то время, что он пишет роман "Черным по черному". Фил познакомился с ним через доктора Макнелли, преподавателя Калифорнийского университета в Фуллертоне, где Тим учился. В течение тех вечеров мы вели приятные интеллектуальные беседы. Наша совместная жизнь налаживалась, но мы с Филом подозревали, что в нашей квартире происходит некая потусторонняя активность, в особенности с тех пор, как у одной из девушек, живших там до нас, возникла серьезная проблема с наркотиками. Тим знал тех девушек и был согласен с выводом Фила.

Команда из «ВВС», приехавшая снимать Фила, не заметила никаких привидений. Они усадили Фила за кухонный стол есть овсянку, намереваясь разыграть эту мизансцену в качестве имитации одного из романов Фила «Время, назад». К несчастью, служба безопасности аэропорта прогнала фильм через рентгеновский аппарат, поэтому когда телевизионщики, вернувшись в Англию, стали прокручивать пленку, она оказалась засвеченной и непригодной к использованию.

Фил написал своему риелтору Энни, которая продала его дом в Сан-Рафаэле и поместила на хранение его вещи, которые вскоре переправила ему. Грузовик доставил с дюжину коробок, в которых находилась сотня грампластинок, несколько рукописей, книги и журналы. Он горько сокрушался, что это лишь половина его вещей. Исчезла коллекция марок, которую он собирал с детства. Не было одежды, украшений, нескольких рукописей. Более того, он не получил никакой мебели из своего дома на три спальни. И где его письменный стол? Где оригиналы картин, которые висели у него на стенах? Не было его дивана и кресла-качалки. Правда, он получил книжный шкаф и стойку для словарей, но это единственные предметы мебели, которые прибыли в грузовике. Энни объяснила, что «приехала Нэнси и забрала некоторые из своих вещей». Очевидно, бывшая жена обчистила его. По крайней мере, он нашел свою печатную машинку «Олимпия» в одной из коробок, которую покупал на роялти от «Человека в высоком замке». Он заказал ее специально с дополнительными французскими буквами, так как любил вставлять в диалоги слова и фразы по-французски. Клавиша переключения на французский была разломана пополам, а затем приварена наоборот, потому что он использовал французские кавычки задом наперед.

Эд Ферман, издатель журнала «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», попросил Фила написать рассказ для юбилейного номера журнала. Мы отчаянно нуждались в деньгах, поскольку единственное, что у нас было из еды, это банка куриного супа и коробка черствых содовых крекеров, отданная нам соседом, так что Фил написал рассказ за одну ночь и отослал на следующее утро. «Скромная награда хрононавтам»

(рассказ был опубликован в антологии Final Stage, составленной Ферманом, миную публикацию в журнале) повествует о путешественниках во времени, оказавшихся в ловушке замкнутого временного цикла, потому что их присутствие в будущем мешает им вернуться в прошлое. Они создали парадокс, поэтому вселенная защищает себя, захватив их. Генерал Жаб — квинтэссенция бюрократа, отражает чувство юмора Фила. Он, бывало, спрашивал у всех, с кем встречался, включая меня: «Умеют ли жабы разговаривать?» Я ответила, что лягушки умеют, но жабы — нет». Этот вопрос на самом деле был ссылкой на последнюю строчку песни Кэрол Кинг «Tapestry», где говорится «и он превратился в жабу». Когда Фил поинтересовался у своего психиатра, могут ли жабы говорить, доктор Гвидо тут же написал в карте Фила, что тот пьян. Фила в действительности интересовало, есть ли у животных душа или она есть только у людей. Если человек превращается в жабу, остается ли у него душа? Фил был согласен со святым Франциском Ассизским, который считал, что у животных есть душа, и ходил в лес и читал проповеди зверям и птицам.

Научно-фантастический элемент в «Хрононавтах» — путешествие во времени, но тема — усталость или депрессия. Они вынуждены до бесконечности повторять одни и те же действия, отправляясь в неизвестность под подбадривающие крики толпы, но по возвращении обнаруживают, что снова должны улетать. Толпа тоже теряет запал, словно все, имеющие к этому отношение, подвержены энтропии. Эта временная петля постепенно выкачивает энергию по мере того, как когда-то волнующее приключение становится скучным из-за постоянного повторения. В то время я не понимала, насколько глубоко нервное истощение Фила. Он был погружен в суицидальную депрессию, которая немного развеялась, только когда он узнал, что я беременна нашим ребенком. Когда к нам по вечерам приходили гости, Фил сиял, но после их ухода погружался в уныние. Его оживленная беседа была, скорее, не притворством, а попыткой поднять себе настроение, взбодриться.

После публикации «Хрононавтов» и после того, как «Даблдей» получил два романа, обещанные им Филом, я начала получать благодарственные записки за то, что воодушевляю Фила снова писать. В действительности, два романа уже были написаны, а на написание рассказа его вдохновил голод. Фила мало волновали деньги, если нам хватало на оплату счетов и покупку еды. Писать было необходимо ему точно так же, как дышать.

Проказливое чувство юмора Фила, наполнявшее его жизнь так же, как и произведения, порой доводило до беды. К примеру, как-то раз наша соседка Линда сказала нам, что у нее появился новый друг по имени Джордж. и он наркополицейский, работающий под прикрытием. «Но не говорите ему, что я вам рассказала, — умоляла она. — Я обещала Джорджу, что никому не скажу». Фил воспринял это как приглашение к игре. Когда мы пошли в гости к Линде, чтобы познакомиться с Джорджем, Фил взял с собой банку дешевого нюхательного табака и притворился, что это кокаин.

«Линда!» — рявкнул Джордж и промаршировал в ее спальню. Линда последовала за ним, и нетрудно было догадаться, какой напряженный разговор идет за закрытой дверью. В конце концов. Линда вышла и сказала: «Джордж попросил меня информировать вас о его профессии».

Фила чуть не арестовали, прежде чем нам удалось убедить Джорджа, что это просто табак.

В другой раз подруга Фила Джейн приехала с севера Калифорнии к нам в гости, и мы отправились в Калифорнийский университет навестить доктора Макнелли на шестом этаже здания английского факультета. Фил разглагольствовал перед Линдой о том, что весь кампус, от корпусов до тротуаров и фонтанов, построила мафия и, разумеется, она ему не поверила. Самое интересное, однако, он приберег напоследок. Он сказал, что табличка в лифте, показывающая номера этажей, была вмонтирована вверх ногами. Джейн сердилась, потому что ее раздражали все эти глупые байки, и разозлилась еще больше, когда мы вошли в лифт, и она увидела, что это правда. Табличка с номерами этажей и в самом деле была установлена вверх ногами.

Фил раньше встречался с Джейн, потому что ее звали так же, как его умершую сестру-близнеца, хоть эта Джейн и была блондинкой и лет на десять старше Фила. Отношения у них не сложились, но они остались друзьями несмотря на то, что Фил любил ее поддразнивать.

Несколько рукописей Фила пропало, вероятно, во время ограбления в ноябре 1971 года. Одной из пропавших рукописей был его неопубликованный роман «Пролейтесь, слезы». И агент Фила, и его издатель требовали от него рукопись, потому что «Даблдей» заплатил ему аванс почти два года назад, и они желали ее получить. К счастью, Фил отдал копию своему поверенному Биллу Вулфсону перед отъездом из Сан-Рафаэля. Вдобавок, издательство желало получить и второй роман, "Господь Гнева, за который выплатило аванс. Этой рукописи у Фила тоже не было, но и она находилась в целости. Он не смог ее закончить, поэтому убедил своего друга Роджера Желязны поработать с ним над романом, так что у Желязны имелся экземпляр рукописи.

Поверенный Фила послал рукопись «Пролейтесь, слезы» и настоятельно рекомендовал ему поехать в Северную Калифорнию и появиться в суде для окончательного оформления развода. Поэтому, несмотря на почти полное безденежье, мы самолетом местной авиалинии отправились в Сан-Франциско. Ну, на самом деле мы сели в Сан-Хосе, но у Фила была бронь в гостинице «Франклин» на Гэри-стрит во Фриско. Когда наш самолет приземлялся в грозу, в крыло с нашей стороны ударила молния, и судно накренилось. Это был второй в моей жизни полет, и я думала, что мы погибнем. Правда, пилот выровнял самолет, но во время торможения мы натерпелись страху. Взлетно-посадочная полоса в Сан-Хосе и так короче, чем в большинстве аэропортов, а тут мы еще разогнались, вместо того, чтобы замедлить ход. В общем, я считаю, пилоту следовало бы памятник поставить за то, что мы все же долетели, живые и невредимые.

По возвращении домой мы не смогли заплатить арендную плату. Но развод Фила был завершен, и я познакомилась с его бывшей женой Нэнси. Она оказалась очень милой женщиной, которая больше не хотела быть замужем за Филом. Еще я познакомилась с другом и коллегой Фила Рэем Нельсоном, знавшим его со школы. Рэй встретил нас в аэропорту, отвез на ленч на Рыбацкую верфь и умолял Фила закончить рассказ, который он обещал написать для редактируемой Рэем антологии. Фил так и не закончил тот рассказ, и очень жаль, потому что в его основе лежала та же идея, что и у некоторых последних бестселлеров, включая "Код да Винчи". Он начинался с Марии-Магдалены, скорбящей о смерти Иисуса на кресте. Фил больше не хотел писать о религии после того, как пережил тот ужасный творческий кризис во время написания романа "Господь гнева" о компьютере, считавшем себя богом. Он чувствовал себя униженным из-за того, что пришлось обращаться за помощью к другому писателю, и не желал повторения этого. По иронии судьбы он закончил свою карьеру серией религиозных романов, трилогией "ВАЛИС".

Пока мы жили в отеле «Франклин» в Сан-Франциско, нас навестило несколько знаменитостей. Я понятия не имела, кто они такие, но они, похоже, были дружны с Филом. Писатели Роберт Сильверберг и Терри Карр пришли с женами, и привели одного из величайших редакторов научной фантастики Горация Голда с супругой. Фил прямо-таки боготворил Голдов, и они прямо-таки боготворили его. Перед моими глазами разворачивалась самая настоящая магия взаимного восхищения среди профессионалов. Жаль, что это не может повториться сейчас, когда я в состоянии оценить по достоинству те яркие звезды научной фантастики. Однако, и тогда я сумела оценить, что все они были очень милыми, приятными людьми.

На следующее утро мы на пароме отправились через залив в округ Марин, вошли в зал суда и завершили развод Фила. На обратном пути мы взяли такси и поехали по мосту «Золотые ворота». Для меня все это было новым и волнующим, потому что я никогда нигде не бывала, не ездила никуда дальше Сэнфорда, где учились мои кузины. У Нэнси был влиятельный адвокат, который полагал, что вытащит из Фила десятки тысяч долларов. Когда же стало очевидно, что у Фила нет денег, судья назначил алименты для дочери Фила и Нэнси (Изы) в размере сотни долларов и стукнул молотком. Процесс завершился. В коридоре Нэнси стала выпрашивать у Фила еще хоть немного денег, но он не собирался ей ничего давать. Мне поневоле подумалось, что она нуждается в них, и несмотря на злость и горечь Фила, все это меня опечалило. Я открыла свою сумочку, вытащила двадцатидолларовую банкноту и вручила Нэнси. Это были все мои деньги, но ей же надо было содержать ребенка, а мне нет, по крайней мере, пока. Нэнси не привезла с собой Изу, а Фил хотел увидеться с дочерью, поэтому она согласилась встретиться с нами в зоопарке в Сан-Франциско на следующий день. Однако, так и не появилась. Мы прождали ее три часа, ходили там, смотрели на зверей, несколько раз подходили к входным воротам поглядеть, не там ли Нэнси. Позже она объяснила, что у нее не хватило денег на входной билет.

Вернувшись домой, мы возобновили традицию устраивать дружеские застольные посиделки с Тимом Пауэрсом и обсуждать множество всевозможных тем. Время от времени Фил брал три пенса, бросал их и читал гексаграммы в книге «И Цзин». Он говорил, что использовал этот метод, когда намечал сюжет «Человека в высоком замке», но это, возможно, была шутка.

Когда один его приятель подарил ему книгу «The Plot Genie» (что-то вроде генератора сюжетных идей для писателей) и всерьез предложил использовать ее для создания сюжетов своих романов, Фил любезно принял подарок, но после ухода друга с негодованием отверг его предложение. Филу была свойственна некоторая непочтительность, и он любил рассказывать историю о том, как он пришел к пониманию дзен-буддизма. Он читал книгу о дзен-буддизме, когда внезапно на него нашло вдохновение, и он швырнул книгу через комнату. Суть в том, говорил он, что даже самый священный предмет не лучше мусора, а самая возвышенная личность не лучше какого-нибудь отщепенца, валяющегося в сточной канаве. И дело не столько в том, что великая личность не имеет ценности, сколько в том, что простой человек представляет собой величайшую ценность. Это подобно высказыванию Иисуса: «Все, что вы сделали людям, вы сделали мне».

Фил знакомил меня со многими великими писателями, и мне очень жаль, что в то время я ничего о них не знала. Единственное, что мне было известно о большинстве из них, это что они его друзья. Может, оно и лучше, что я не видела разницы, поскольку это побуждало меня относиться к знаменитым писателям и редакторам точно так же, как к обычному рабочему люду, и не слишком им навязываться. В течение семьдесят второго года Фил говорил каждому, с кем встречался: «Тебе надо прочитать “Больше, чем человек”». Это был роман Теодора Старджона о сверходаренных детях, которые какое-то время живут отдельно, а потом встречаются и объединяются в некий симбиоз, чтобы противостоять враждебному миру. Я прочла этот шедевр между романами Филипа К. Дика, поэтому знала, кто такой Тед Старджон, когда он приехал к нам в гости. Этот скромный седовласый и седобородый мужчина сказал мне, что умеет надувать мыльные пузыри в форме листьев. Еще он предложил показать мне, как построить из кубиков трехмерную модель четырехмерного куба. Этот добрый, мягкий человек пережил Фила всего на несколько лет.

Джордж Клейтон Джонсон (1929-2015) тоже приезжал к нам в гости, но тот вечер оказался подобен «Сумеречной зоне». Он привез с собой жену и дочь, и не успели мы и глазом моргнуть, как он снял с себя штаны и вручил их дочке, приказав зашить дырку на джинсах. Все бы ничего, но Джордж был без нижнего белья. После того, как он опять надел штаны, мы отправились поужинать в один модный ресторан. Я думала, что провалюсь сквозь землю от стыда, слушая непристойности, которыми сыпал Джордж, пока мы ждали наш заказ. Фил взял острый нож, который был подан на разделочной доске вместе с неразрезанной буханкой хлеба, и стал постукивать им по другой руке. Не знаю, как мы сумели пережить тот вечер, не прибегнув к насилию, но как-то все же сумели. Мне в жизни не было так стыдно.

В первый раз я встретилась с Харланом Эллисоном, когда мы были на Международном съезде по научной фантастике в Лос-Анджелесе. До того времени съезды по научной фантастике больше походили на семейные сборища, но этот стал началом превращения их в бизнес по зарабатыванию денег. Мне никогда прежде не приходилось присутствовать на таком событии, поэтому не с чем было сравнить, но Норман Спинрад горько сетовал на коммерциализацию съезда. Эллисон и Спинрад были близкими друзьями, но между ними произошел очень горячий и ожесточенный спор в вестибюле гостиницы. Эллисон объявил несколько лет спустя, что страдал от биполярного расстройства и не сознавал, как низко себя ведет по отношению к своим друзьям. Во второй раз я встретила Харлана Эллисона на конференции в Калифорнийском университете Фуллертона, где он неприятно высказался о моей беременности.

Я начала больше узнавать о научной фантастике, когда доктор Уиллис Макнелли нанял Фила в качестве выступающего гостя на свои лекции по научной фантастике, которые читал в Калифорнийском университете в Фуллертоне. Прежде бывший колледжом, он недавно получил статус университета и был одним из первых центров высшего образования, всерьез воспринимавших научную фантастику. Фил отдал в дар несколько своих рукописей и коллекционных журналов в специальное собрание университетской библиотеки, взяв за них символическую плату. Мы очень нуждались в деньгах, но Фил не хотел, чтобы его наследство оказалось в руках частных коллекционеров. Он считал, что филологам важно иметь доступ к этим вещам. Доктор Макнелли попросил Фила взглянуть на рукопись одного обещающего молодого студента и, таким образом, мы оба прочли роман "Доктор Аддер" К. У. Джетера. Это произведение было слишком сексуально-провокационным, чтобы его опубликовали в США, но, в конце концов, Филу при помощи своих связей удалось добиться его опубликования в Англии. Полагаю, что он очень похож на роман Томаса Пинчона "Выкрикивается лот 49", и это вызывает у меня неприятные ощущения.

Еще один студент, точнее, студентка, Нина Петруньо, пришла к нам домой брать интервью у Фила для диссертации, которую писала. Я уже пригласила в тот вечер на ужин своего отца, и Фил боялся, что ничего хорошего из этого не выйдет. Однако, вечер прошел хорошо, и Нина, в результате, вышла замуж за моего отца. Мама неожиданно оставила папу и подала на развод, а Нина тоже на тот момент разводилась.

Наши с Филом отношения были бурными, но близкими и нежными, и вскоре мы переехали в другую квартиру, где не было привидений. Какое-то время жизнь казалась нормальной, и большую часть времени мы либо смотрели Уотергейтские слушания, либо работали над "Помутнением". Мы не ощущали никаких потусторонних сил. Фил получил роялти от французских переводов своих романов, и мы потратили деньги на покупку собственной мебели. И, наконец, провели телефон приблизительно за месяц до рождения нашего сына.

Когда малыш был еще совсем маленьким, Фил принял участие в конференции в Калифорнийском университете Фуллертона наряду с несколькими другими писателями, включая Харлана Эллисона. Обсуждение с аудиторией становилось довольно жарким и бурным, и Эллисон начал орать на публику. Малыш беспокойно извивался у меня на коленях, поэтому я поднялась и вручила его Филу. Аудитория издала коллективный вздох, бурная дискуссия стихла, и Кристофер счастливо заулыбался, играя с папиной бородой. Несколько друзей сказали мне, что это был блестящий ход, но в тот момент я ни о чем таким не думала. Просто действовала по наитию.

Когда нашему малышу исполнилось три недели, французская съемочная группа повезла Фила в Диснейлэнд и сняла его катающимся на аттракционе «Чаепитие у Безумного Шляпника», при этом он обсуждал глубокие философские и метафизические вопросы. У интеллигенции того времени было противоречивое отношение к видению Уолтом Диснеем будущего, которое было сделано из дешевого пластика, но обещало чудеса. Диснеевское «воображательство» включало аниматронные фигуры, которые напоминали андроидов и умных роботов из научной фантастики, и его футуристические площадки уносили людей в космос и в общество будущего. Мне очень хотелось тоже поехать, но это было невозможно. Я чувствовала себя запертой в четырех стенах, потому что никуда не выходила после приезда из роддома в нашим сынишкой, не считая походов в магазин за продуктами. Не было и речи о том, чтобы взять с собой новорожденного малыша, а надежной няни нам найти не удалось. В отличие от «ВВС», французская съемочная группа проявила пленку до прохождения через службу безопасности аэропорта, поэтому рентгеновский аппарат ее не засветил.

Фил был приятно взволнован и, в то же время, напуган, когда получил письмо от Роберта Хайнлайна, который просил встретиться с ним на церемонии вручения премии «Небьюла». Даже я, плохо разбирающаяся в научной фантастике, понимала, что это будет сродни встрече с Богом. Известный как «декан писателей-фантастов», Роберт Хайнлайн был в высшей степени авторитетной фигурой. Фил был так взбудоражен, что разболелся и не смог присутствовать на церемонии, поэтому мне пришлось поехать вместо него. По существу, он боялся, потому что сделал несколько импровизированных замечаний о Хайнлайне на Национальном Общественном радио. После подписания книг для поклонников в одном книжном магазине Лос-Анджелеса, владелец магазина уговорил его быть гостем программы Майка Ходела «25-й час», ток-шоу о научной фантастике на KPFK-FM. Программа шла поздно вечером, как следует из ее названия, и Фил заметил, что Хайнлайн живет в крепости, окруженной электрифицированным забором. Действительно, ходили слухи о том, что Хайнлайн отгородился от всего мира. Когда я навестила Хайнлайнов в их доме на Хаф-Мун-Бэй вскоре после смерти Фила, то увидела, что это правда. Ну, это была не совсем крепость, но дом окружала стена из бетонных блоков, увенчанная металлическими остриями и проволокой под напряжением, а подъездную дорожку перегораживали железные ворота. Я нажала кнопку звонка и сообщила, кто я, а они нажали кнопку в доме, которая активировала электрический мотор, открывший для меня ворота. Роберт Хайнлайн когда-то хвастался, что отказался впустить представителей налоговой службы, потому что они пришли без предварительной договоренности. Боялся же Фил того, что сболтнул, будто Хайнлайн — опасный радикал правого толка, поэтому, если Хайнайн это слышал или слышал об этом, то мог обидеться. Сомневаюсь, что кто-нибудь воспринял эти слова Фила всерьез, поскольку в той же программе он заявил, что является автором телефонного справочника Лос-Анджелеса.

Я договорилась со своей школьной подругой Сэнди Нельсон, чтобы она побыла с Филом и нашим малышом, пока я буду на церемонии. Мне повезло иметь такую подругу, и я часто думаю о ней с тех пор, как потеряла с ней связь в семидесятых. Я пыталась найти ее, но имя у нее такое распространенное, что задача оказалась невыполнимой. Брюс Макалистер и его жена отвезли меня на церемонию вручения премии «Небьюла» и представили Гарри Гаррисону и его супруге.

По роману Гаррисона «Подвиньтесь! Подвиньтесь!» сняли фильм «Зеленый сойлент», так что он был известен за пределами мира научно-фантастической литературы. В конце концов, сам Чарльтон Хесстон снялся в главной роли.

Гаррисон, однако, был обычным человеком с налетом гениальности. Я почти не видела его, потому что он спешил на встречу с прессой. Мне никогда не забыть момента, когда он выскочил из дверей своего гостиничного номера, в то время как мы подходили к нему по коридору. Меня напугало его внезапное появление, а он принял мою реакцию за благоговейный трепет поклонницы. На самом деле я испугалась, что он налетит на меня. Он был очень высокий и крепко скроенный, как футбольный полузащитник. Гаррисон стал быстро объяснять, что ему надо срочно идти вниз, поэтому я отступила в сторону, давая ему дорогу. Он явно обрадовался, что я не потребовала его внимания. Должно быть, ему часто приходилось «отбиваться» от восторженных поклонников.

На банкете должен был держать речь Рэй Бредбери, но вместо речи он прочел вслух длинное стихотворение собственного сочинения. Стихотворение было не только длинным, но и плохим, но поскольку сам он был приятным человеком и известным писателем, то все вежливо слушали. И все же его проза, которая включает «Марсианские хроники», гораздо лучше его поэзии.

На протяжении почти всего банкета я гадала, кто же из присутствующих Роберт Хайнлайн. Мне никогда не доводилось видеть его фотографии. К счастью, он вышел на сцену получить премию от имени Артура Кларка (автора «Космической Одиссеи». Кларку присудили премию за "Свидание с Рамой"), который не смог присутствовать. Хайнлайн имел военную выправку и явно прекрасно чувствовал себя в черном смокинге с галстуком-«бабочкой», безупречно выглядящий, уверенно двигающийся, говорящий убедительно и весомо. Я бы восхитилась им, даже если б не знала, кто он. Должна добавить, что его жена Вирджиния (Джинни) производила такое же прекрасное впечатление, и они оба оказались заботливыми и душевными людьми. Таким образом, узнав, который из мужчин Роберт Хайнлайн, я после церемонии представилась. К моему приятному изумлению, он попросил, чтобы Фил подписал для него несколько книг. Он оказался горячим поклонником Филипа К. Дика. Я отправилась домой со стопкой романов Фила, почтовым адресом Хайнлайнов и приятным поручением.

Мы много переписывались с Хайнлайнами, и они даже одолжили нам две тысячи долларов, когда у нас возникли трудности с оплатой подоходного налога. Но фобии Фила не позволяли ему никуда ездить, поэтому мы так и не побывали у них в гостях. После смерти Фила я навестила их вместе с нашим сыном Кристофером. Роберт Хайнлайн сам спроектировал свой дом. Он был в форме восьмиугольника, поэтому вместо того, чтобы идти по центральному холлу, вам надо было проходить по кругу, чтобы попасть из одной комнаты в другую. Еще у него был огромный полосатый кот, прямо как в его романе "Дверь в лето". Роберт (ему не нравилось, когда его называли Бобом) пожаловался, что хотел больше электрических розеток, но округ требовал разрешительную плату за каждую, и плата была чрезмерной, поэтому ему пришлось ограничиться минимумом. У Джинни Хайнлайн был домашний компьютер, что в 1982 году являлось редкостью. Вскоре после этого я приобрела для Кристофера «Commodore-64», но компьютер Джинни был одной из ранних версий «Apple». По сравнению с ним «Commodore» выглядел игрушкой. Фил никогда не хотел работать ни на компьютере, ни даже на электрической машинке. Он утверждал, что что-то более быстрое, чем ручная печатная машинка будет способствовать написанию большого количества «макулатуры» вместо меньших по объему, но гораздо более качественных произведений.

Норман Спинрад стал нашим постоянным гостем. Его роман «Стальная мечта» имел большой успех, и Филу нравилось сравнивать его со своим романом «Человек в высоком замке». У них было схожее негативное отношение к нацистской психологии. В романе Спинрада Гитлер не получает власть, а становился успешным писателем. Но оба они, и Фил, и Норман, беспокоились из-за поднимающего свою уродливую голову неонацистского движения.

«Человек в высоком замке» стал поворотным пунктом как в жизни Фила, так и в его карьере. Его третья жена Энни поспорила с ним, что роман никогда не заработает ни цента больше, чем те шестьсот долларов аванса, что заплатил ему издатель. Фил рассказывал, жена хотела, чтобы он бросил писать и стал бы работать с ней в ее мастерской по изготовлению ювелирных украшений. Он и в самом деле сделал несколько украшений из меди, но понимал, что его истинное призвание — сочинительство. Он считал, что Энн, которая была на несколько лет старше, обращается с ним как с непослушным ребенком. Сначала ему пришлось арендовать маленькую хижину дальше по дороге, потому что стук его пишущей машинки ее раздражал, а потом она захотела, чтоб он совсем бросил писать. Когда его роман получил премию «Хьюго» как лучший роман года и заработал больше денег, чем заплатил издатель, он решил уйти от нее. Это обещало стать непростым делом, потому что у них была трехлетняя дочь Лора, и у Энн было трое дочерей от первого брака. С другой стороны, Фил очень хотел сына, а Энн недавно сделала аборт. Он знал, что она никогда не подарит ему сына, потому что твердо решила больше не рожать. Их разрыв повлек за собой много гнева и горечи с обеих сторон.

На первых порах он попросился пожить у своего друга и соавтора Рэя Нельсона, а потом снял дом в Сан-Рафаэле, куда и переехала к нему Нэнси. Поначалу она отказывалась выходить за Фила, но когда забеременела, согласилась. Брак вскоре распался, и Нэнси ушла от него, забрав с собой дочь Изу. Фил связался с дурной компанией, позволял своим новым друзьям и знакомым жить у него в доме, который казался таким пустым после ухода жены и ребенка. Тот период его жизни стал фоном для «Помутнения» и подтвердил его многие невротические страхи. Один из наших любимых плакатов гласил: «То, что я параноик, вовсе не означает, что ты нормальный». А вот любимый девиз Фила: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».

Фрагмент книги Тесса Дик "Вспоминая огненный свет Филипа Дика", 2009.

Перевод предоставлен М. Комцян

Мне кажется, что если слово «легковерный» произвести от слов «легко верить», то легковерными окажутся как раз последователи моего уважаемого противника. Всегда легче верить в то, во что верят все. А гипотеза (притом, как все знают, порою довольно безумная) и есть форма критического мышления в науке. И если профессору самому захотелось сослаться на ЭЙНШТЕЙНА, давайте задумаемся, на чьей стороне были бы сторонники профессора КИТАЙГОРОДСКОГО в знаменитых спорах, происходивших в двадцатые годы вокруг теории относительности. Ведь ЭЙНШТЕЙН, ко всему прочему, не «строил кирпич за кирпичом». Он произвел революции в науке.

И еще. Профессор КИТАЙГОРОДСКИЙ, возмутившись против тех, кто «пользу противопоставляет развлечению и удовольствию», тут же предлагает чуть ли не в законодательном порядке отделить вещи серьезные от тех, занимательных, но несерьезных вещей, которые, по его мнению, пишет Станислав ЛЕМ (специально, как я мог понять, для развлечения ученых). Я не говорю уже о том, что Станислава ЛЕМА принято считать не развлекателем, а одним из крупнейших современных фантастов. Не говорю и о том, что у ЛЕМА (кстати, врача по образованию) описан классический случай раздвоения личности. Повторяю, дело даже не в этом – просто, где тут логика?

В статье профессора КИТАЙГОРОДСКОГО есть даже определение научной фантастики («книга, в которой автор, возводя в энную степень достижения науки, фантазирует о будущем»). Это полезно. С определениями научной фантастики дело сейчас обстоит из рук вон плохо. Специалисты в последнее время воздерживаются от подобных определений – слишком разрослась и слишком многофункциональна стала фантастика. Поэтому в формуле профессора КИТАЙГОРОДСКОГО огорчает, что она не нова. Приблизительно так определил шестьдесят четыре года назад одну из сторон своей фантастики Жюль ВЕРН. А мне бы не хотелось, чтобы наша советская фантастика почти семьдесят лет спустя свелась к ограниченно понятому Жюлю ВЕРНУ.

Давно известно, что «здравый смысл» — это устоявшийся опыт. Он историчен. Тот самый здравый смысл, который сегодня нам подсказывает, что земля круглая, какое-то время тому назад подсказывал, что земля – плоская. Ни одно действительно крупное революционное открытие в науке никогда не отвечало «здравому смыслу». Оно прямо ему противоречило. И если профессор КИТАЙГОРОДСКИЙ выступает в защиту устоявшегося мышления, он, естественно, выступает в защиту здравого смысла. Здесь, во всяком случае, он совершенно логичен.

Прав профессор КИТАЙГОРОДСКИЙ и тогда, когда говорит, что фантастика противоречит здравому смыслу. Противоречит. На то она и фантастика. Но это не значит, что она противоречит науке. Наука не исчерпывается здравым смыслом.

В науке есть два метода, друг друга дополняющие. В одном случае ученый идет от фактов к обобщениям, в другом от гипотезы к фактам. Научная фантастика тяготеет ко второму методу. По крайней мере – современная фантастика, в чем она и близка современной науке.

Мы часто говорим о научной революции XX века. Может быть, иногда ее лучше называть «концептуальной революцией». Человек, который следит за развитием современного знания, может не сразу понять сокровенную суть тех или иных новых концепций, но его, безусловно, не оставит ощущение грандиозного сдвига, который произошел в нашем мышлении. Фантастика и передает ощущение этого сдвига, и сама ему способствует. Она избавляет людей от стереотипов мышления.

Что касается положительного знания, то его лучше передает не научная фантастика, а научно-популярная литература. Боюсь, ее и спутал с фантастикой мой уважаемый противник.

Дело в том, что фантастика – литература. А литература обычно не черпает свой авторитет в достоверности приведенных фактов. Она сообщает не подлинное, а «похожее» — такое похожее, что оно кажется подлиннее действительных событий. Про литературу принято говорить, что она обобщает. Вот так же и фантастика обобщает. То, что она говорит о науке, может совпадать с самой наукой, а может и не совпадать – быть только на нее «похожей». Но она имеет право называться научной как в первом, так и во втором случае. Условие здесь только одно – соответствие типу научного мышления своего времени.

Многие науки сомкнулись сегодня в одну большую науку, объясняющую мир, и ни одна частная наука не может развиваться без того, чтобы все время не соотноситься с этой большой наукой.

Научная фантастика больше не дает советов по частным отраслям знания. Она истолковывает мироздание.

Вот почему я уверен, что профессор КИТАЙГОРОДСКИЙ заинтересуется научной фантастикой. И тогда нам не о чем будет спорить. Ведь фантастика говорит сама за себя.

«Литературная газета» №25 от 21 июня 1967 года, стр. 8.